В воскресенье вечером мы с Марком хотели увидеться и поехать на мессу в костёл в рамках моего так называемого турне по религиозным традициям, но он опоздал, так как возвращался из другого города. Ну и ладно, решили поиграть в настольную игру и поехать в фастфуд «Тако-белл» (“Taco Bell”) чего-нибудь пожевать. Он сказал, что с ним будет его друг, но не сказал, что у друга ДЦП. Я в жизни общался только с одним человеком с ДЦП, преимущественно – урывками и на расстоянии. В целом, людей с ДЦП видел в достаточном количестве. Считаю, что всех людей с любыми особенностями в Беларуси надо срочно включать во все на свете мероприятия, дать им доступ жить полной жизнью, учиться, работать, появляться на улице и перемещаться без посторонней помощи, быть среди людей, нам нужно ценить их интеллектуальные данные и знать, что они равноправные члены общества, имеют свои идеалы, чувства, идеи и способны дарить фонтанирующие эмоции другим. Я хочу заранее попросить прощения у тех, кого я могу нечаянно обидеть в этой заметке неосторожным словом – я пока не умею говорить об этих вещах так, как хотелось бы. Я вчера просто оказался не готов к экзамену на не обращение внимания на такие особенности. И признаюсь, что после сна – которого почти не было – я всё ещё не могу избавиться от гнетущего состояния, которое парализовало мой дух вчера вечером.

В случае с Дэвидом (так зовут этого парня) оказалось, что у него не только моторика работает в ограниченной степени, у него также были замедления в речи, его внешний вид был, мягко говоря, трагичен и неопрятен, у него, как мне кажется сейчас, отсутствует способность принимать решения. «Ты будешь чай с сахаром или без?» — спросил Марк, а Дэвид в ответ спросил: «Не знаю, а что ты посоветуешь?» В игре наступал его ход и ему надо было играть, делать движения или вступать в сражения. Ему нужна была помощь: «А что лучше сделать?» И так всю игру (а это – часа четыре). Он улыбался, ему было весело, он шутил. А мне становилось всё хуже и хуже — как в душе, так и на уровне соматики. В одну минуту у меня настолько сильно закружилась голова от всех мыслей, что вышел подышать на терраску и перевести внимание.

Я пытался понять причину своего страха, растерянности, неподготовленности. У меня разрывалось сердце от того, что он живёт один в другом городе. Он почти не выходит из дома, к нему нечасто приезжают родители (он был приёмным ребёнком из Южной Кореи, но он ни грамма не похож на азиата), у него почти нет друзей. Он как призрак среди живых. Тем больше я оценил то, что Марк привёз его в Сиракузы (в которых Дэвид ещё ни разу не был за свои почти 25 лет, а живёт он в Рочестере – один час езды на машине). Я видел, как Дэвид, точно ребёнок, был привязан к Марку, глотал каждое его слово. Быть может, это вообще его лучший день за всё лето, я не знаю; но эти мысли преследовали меня, как тень.

Ещё один слой моего состояния – паника: а что если бы это был я? На секунду перед глазами пробежал ряд картинок, в которых нет вещей, о которых не думаешь каждый день. Некому позвонить, на улицу выходишь по необходимости (а в Беларуси условий для публичных перемещений совсем немного), не бежишь за автобусом на остановке, не прыгаешь через пять ступенек на лестнице. Я прекрасно в голове понимал, что это мысленное видение надо прекращать, я – это я, а не он, и, кто знает, может, он более счастливый человек, чем я, зачем переживать в принципе. Голова-то понимала, а тревога росла и росла. Очень боялся показать дискомфорт, но точно знаю, что я почти не смотрел ему в глаза, часто брал в руки мобильник и листал фейсбук (Дэвид в это время наклонялся прямо ко мне в телефон, чтобы посмотреть, что же я делаю, что было, как минимум, несерьёзным, этаким детским любопытством, которое к лицу детям и которое было таким неуместным у Дэвида). Я иногда задавал ему вопросы, отвечал на его комментарии, улыбался и внешне играл роль ничем не обеспокоенного человека. Такого разрыва в своём поведении и внутреннем состоянии не испытывал несколько лет.

Я мысленно себя убеждал, что моя фобия эфемерна, пытался убедить себя в равноправии и прочем. Представил, что со мной в маркетинге на прошлой работе коллегой был бы этот Дэвид. Не какой-то абстрактный человек с ДЦП, а именно Дэвид, который вот в полуметре от меня, из плоти и крови. В идеале всё легко и понятно: да, ура, пусть работает, счастья всем. В данном случае это было бы лукавством; я прекрасно видел, что Дэвид бы просто не смог делать работу — хотя бы потому, что у него за пять часов общения не проявилась ни разу способность принимать решение. Его бы работу делали его коллеги. И это вгоняло меня в ещё большу депрессию: «Вот тебе, Юра, идеи о равноправии, включил ли бы ты Дэвида? Включил ли бы твой работодатель в команду Дэвида?» Мне было стыдно за такие мысли. И сейчас стыдно. И страшно: уйдут ли они? Если они есть сейчас, то могут ли люди с ДЦП ненавидеть меня за такие мысли?

Это было то состояние, когда надо было сознательно делать усилие, чтобы думать об игре, а не о Дэвиде. Внезапная встреча лицом к лицу с ним выбила меня из зоны комфорта на пять часов. В середине игры у меня начался насморк, шея была липкой от дурацкого пота и неприятно холодной – настолько моё тело реагировало на нестандартность. Я списал это на работающий вентилятор, потому что ребята не понимали, чё-то вдруг я стал сморкаться. Я очень хотел уйти, но гнал эти мысли к чертям подальше. Как я могу так обидеть человека? Я старался смореть на ситуацию как на позитивный опыт: «Юра, самое время позволить Вселенной дать тебе этот опыт, чтобы в следующий раз не испытывать тех же ощущений».

ДЦП другому ДЦП рознь, я чётко это осознаю. Вот у Дэвида мне всё казалось негармоничным. Его смех, взгляд, ужимки, интонация. Он сидел почему-то почти полностью согнутым к коленям. Марк потом, отвозя меня домой, пояснил, что Дэвид просто мог не видеть доску с игрой, потому что у того временами близорукость, а временами дальнозоркость, они сменяют друг друга периодически – что меня повергло в ещё больший шок, потому что я представить не мог, что такое возможно в природе. Я вспоминал Шопенгауэра и тезис о сострадании как о нравственной пружине человечества. Но вручную создать сострадание в тот вечер так и не сумел. Как иначе я мог облегчить его жизнь, кроме как притвориться, что мне здесь и сейчас было комфортно и он для меня такой же добрый приятель, как и Марк?

Когда я уезжал, Марк спросил, что я делаю в понедельник (сегодня День Труда, выходной). Я собираюсь учиться, увидеть Катю хоть на минутку (у неё день рождения), и если открыта библиотека, то сходить туда позаниматься в тишине. Дэвид выразил желание прийти в библиотеку и посидеть рядом, что-то поизучать. Я промолчал, а внутри проносилось эхо: «Нет, нет, нет». Я вернулся к базовой идее об энергетике человека, о том, что у Дэвида она настолько не совместимая с моей, что просто не смогу провести с ним больше времени. По дороге домой все эти изложенные мысли сказал Марку с миллионом извинений. К счастью, Марк не стал меня упрекать или говорить, какой я «нетолерантный». Сказал, что внешне он бы никогда не догалался, что мне было неуютно. Я признался, что культурно, наверное, просто был не готов с ходу провести пять часов с Дэвидом безо всякого предупреждения. Хотя разве был бы готов, зная заранее?

Похожая, но другая ситуация у меня уже была пять лет назад при посещении дома престарелых. То был опыт, открывающий глаза на свою собственную природу, на природу других людей. Единственное, что знаю наверняка – это то, что важен способ, который я выберу, чтобы трансфорировать эту негативную гамму чувств (страх, смятение, беспомощность, растерянность, тревога, замешательство). Очень хочу верить, что этот жизненный эпизод преобразует мою душу, и урок – какой бы он ни был – будет усвоен полностью. Дам времени время сделать эту метаморфозу.

Прошу не судить меня строго, если этот пост мог кого-то оскорбить, я хотел покаяться в том, что в моей душе вчера сошлись на поле боя внутренние монстры, для того чтобы избавиться от этих химер, переработать эту незапланированную встречу, выйти из омута более мудрым.

Мир вам.

P.S. А игру мы проиграли, и огромный паук уничтожил всю планету.

Игра «Древний ужас» (Eldritch Horror)

Марк