Annus Tertius = Год третий
Трудно смириться с тем, что за плечами уже три недели моего третьего года докторских штудий. Основное осознание: два предыдущих года я купался в уроках, делал домашние работы, где-то триумфовал, где-то хандрил. За меня расписание дел и задач, в общем-то, составляли профессора. В моём структурированном дне я точно знал, что за чем следует. Два года я подсматривал, как учёные разными методами исследования производят научное знание. Любовался стилем письма исследователей и практиков – в надежде, что однажды и я смогу так же красиво и кратко писать и доносить мысли до других. На подхвате преподавал введение в статистику. Делал яркие слайды всяких умных глупостей, которыми увлекался. Одним словом, я спокойно отсиживался в тени. Теперь же настала пора выходить из этой тени. Но вне тени я к едкому изумлению оказался не на твёрдой суше, а в открытом море после кораблекрушения, а иногда кажется, что и вовсе – в открытом космосе без скафандра.
Никто больше не планирует за меня день и дела. Дедлайны только самые толстые: конференция 22 октября, готовый черновик статьи к 1 декабря, одно академическое эссе ко Дню благодарения (28 ноября). Раньше любая моя работа оценивалась одним преподавателем, и о ней можно было забывать. Сейчас ставки на порядок выше – публикация в рецензируемом журнале и построение карьеры. Публикация есть эквивалент ценности любого учёного в академическом мире. Так, на работу профессором в престижный университет охотней возьмут учёного с публикациями и без умения преподавать, чем опытного и непревзойдённого преподавателя, у которого нет публикаций. Эту горькую правду докторантам в Сиракузах в мае торжественно повторила очередной раз авторитетная дама из университета SUNY Albany. Активные исследования являются показателем того, что учёный может привлекать сторонние гранты (=деньги), и университет или кафедра сможет срывать куш с этих денег себе. Формально — за пользование светом, помещением, оборудованием, где собственно исследования и проводятся. А по факту — на что угодно, что нужно кафедре или факультету.
Опубликоваться в рецензируемом журнале просто так не удавалось ещё никому, кого я знаю. Все проходят через горнило секир и ружий коллег-рецензентов — таких же исследователей. Вслепую два или три других учёных читают твою старательно написанную статью и разрывают её в пух и прах. Редактор журнала либо сразу отказывает в публикации, либо принимает, но прежде чем это случится – тебе отдают назад на доработку родной манускрипт, изрешечённый комментариями учёных дам и мужей. В разных журналах будут разные проценты отказов в публикации статьи. В журналах, которые мне интересны, сразу отказывают в публикации примерно 80-90% подающим/просящим учёным. То есть всего 10-20% от поданных статей принимаются к публикации в хорошем журнале. Есть, конечно, такие издания, где процент отказа 50%. Не исключено, что многие из статей, которые публикуются в таких менее престижных журналах, изначально создавались для более престижных журналов. В любом случае после того, как статья принята к публикации, прошла семь кругов ада редактуры и, наконец, опубликована, всё начинается сначала. Сизиф снова катит свой камень на гору с первыми петушками и курочками.
Сейчас на третьем курсе навыки тайм-менеджмента уступают место другому навыку, мной ещё не вполне освоенному, – самоменеджменту. Нужно не просто вписать в каледарь, что, мол, завтра с 14:00 до 18:00 я работаю над проектом а-ля “Вариации зоргообразных перипетий в дистанционном обучении: Кейс-стади”, а на самом деле завтра прийти и это делать. Разница в ментальном настроении огромна: у меня нет внешнего контроля. По умолчанию мозг скатывается с детство, где всегда хочется играть и заниматься чем угодно, лишь бы не убирать в комнате разбросанные игрушки. Больше нет плохой оценки, которая потянет стипендию вниз, нет преподавателя, который скажет, что и как делать в трудном положении. В конце концов, нет и просто преподавателя, который будет интересоваться мной. Ты либо каждый день должен доказывать, что твоему научному руководителю стоит с тобой работать, либо уходить, пока не поздно, и не мозолить никому глазки.
Мне повезло с моей научной руководительницей Тиффани. Она мой ментор, наставник и надзиратель в одном лице. Она во мне заинтересована так сильно, как я, наверное, сам не заинтересован в себе. Я имею в виду пласт эмоционального шторма, из-за которого часто кажется, что всё летит к чертям собачьим. Тиффани мой сигнальный огонь в открытом океане. Она, как никто другой в Школе образования, уделяет мне огромное количество времени тет-а-тет. Часть этого времени – разговоры про моё общее состояние. Часть — про науку. И она же, как никто другой, честна со мной до мурашек на коже. Недавно она сказала: «Ты всё время пытаешься догнать [уходящий поезд] вместо того, чтобы размеренно делать работу. Ты за лето не сделал ни первый проект, ни второй, и я думаю: тебе не интересно? усталость? не хочешь этим вообще заниматься?» Я ценю, что она в лоб может сказать правду. И потом предложить пути решения вопроса. Мы с ней проговариваем всё, что должно быть проговорено, ничто не остаётся умолчанным, и даже не могу представить себе, чтобы у меня был другой ментор, кроме неё.
Так где же я сейчас в этом диссертационном путешествии? Я всё ещё странствую по звёздам, но теперь странствую по звёздам определённой световой мощности и на определённом расстоянии друг от друга. Я сужаю своё поле интересов так, чтобы можно было придумать исследование и осуществить его. Говорю «нет» ненужному и лихому, оптимизирую использование мессенджеров до 20 минут в день, раздаю книги, которые точно не прочитаю в ближайшие пять лет, а то и вообще никогда, отписался от рассылок в почте, не читаю новости, не вовлекаюсь эмоционально ни во что, что не связано с Сиракузами. Регулярно плаваю по утрам, ищу проблески своей сферы интересов в каждом посещаемом мероприятии – музей, кино, приглашённый гость, поездка на ферму за яблоками. И при этом я всё равно во многом остаюсь дезорганизованным и несобранным. Каждый день – борьба с параметрами по умолчанию, особенно ленью и скатыванием в «лёгкие дела».
Но одно из таких «лёгких дел» (отлыниваний) я всё-таки оставил. В этом семестре наблюдаю за введением в латинский язык. У меня был латинский язык на первом курсе в 2006–2007 уч. году в БГУ, но четырнадцать лет спустя можно сказать, что и не было. В Штатах сейчас модно преподавать латинский язык как живой, разговорный, и я всецело поддерживаю эту инициативу. Мне опять же интересно эмоциональное вовлечение студентов младших курсов на уроке, а также педдизайн вокруг этого предмета: какие ресурсы и материалы используются на этом уроке, как они используются, как они заставляют мозг ученика работать? Пока что я в полном восторге от учебника покойного датского педагога Ганса Эрберга «Lingua Latīna per se illūstrāta» (Hans Ørberg; Часть 1 «Римская семья», Часть 2 «Рим – вечный город»). Учебник полностью на латинском языке, в нём нет ни одного английского слова. Грамматика и слова вводятся в контексте сначала через имена собственные, иногда через вспомогательные картинки на полях книги (или по-латински — “маргиналиях”). Я такого подхода к изучению языка ещё не видел, и поэтому горячо его приветствую. К слову, две недели назад мобильное приложение DuoLingo запустило курс по латинскому языку. Я три дня пощёлкал его, поигрался, но вот такой способ ознакомления с языком через мобильное приложение мне не зашёл. Не хватает человеческого фактора. Нет человечины. В общем, всегда на такие несрочные дела у меня находится срочное время.
Dōna Veneris = Дары Венеры
Давно хотелось излить немногие мысли о врачах и анализах в Сиракузах. Любого рода анализы стоят дорого, делаются несколько дней, строго засекречены и вообще всё сложно. Деликатна тема анализов на болезни, передающиеся половым путём, но именно про такие анализы хочется упомянуть. Анализы на венерические дары плоти точно так же отличаются дороговизной, и на помощь приходит медстраховка, которая, однако, не любит оплачивать такого рода роскошь. В конце августа я делал медобследование, где у меня взяли анализ крови (общий, на сифилис, на ВИЧ) и анализ мочи (общий, на гонорею, на хламидию). Стоимость пяти лабораторных тестов окзалась, как ни странно, не такой уж и большой: $435.00. Предыдущий раз за аналогичные анализы счёт был выставлен гамбургский — $1400. Из ныне предъявленного счёта мне платить ничего не нужно, ни копейки, но и страховка тоже особо не собирается ничего покрывать. Если бы у меня не было страховки, то пришлось бы перед сдачей анализов заплатить $30.
Не суть. Суть в сервисе. Эти все анализы у меня принимали почти 30 минут. Казалось бы: быстро чик-чик спустил кровь, набрал сикулей в пузырёк — и свободен. Но забор анализов – это искусство со своими правилами. Мы долго разговаривали с медсестрой. Я узнал, что она была (или будет?) с мужем в Ирландии, что её внучке скоро будет два года, что ей подарили на день рождения замечательный FitBit, что сейчас они в поликлинике полностью перешли от бумажной волокиты к электронной, что сейчас узнавать результаты анализов пациентам можно не по звонку, а по выделенному суперзащищённому электронному порталу. Это последнее было для меня архиважным, и вот снимок результатов ниже был скачан с того самого суперзащищённого портала.
Когда медсестра брала в то утро у меня кровь, я был аккурат после бассейна, не успел поесть, вида крови боялся. В общем, мне стало плохо. Как только она вынула цилиндр с иголкой из вены, меня стало уносить в облака. Она не растерялась, тут же приказала мне взобраться на кушетку, которая её усилиями прямо на глазах раскрылась из какой-то незримой точки в мебель — точно из волшебной табакерки. Не успел я лечь на спину, как она грозно сказала: «Пей!» — и сунула какую-то трубочку в рот. О боги Олимпа – это был самый настоящий нектар. Никогда пакетированный яблочный сок не был таким вкусным. Я смоктал его, как младенец, а она заботливо держала коробочку, пока не появились характерные звуки засасывания пустоты: так содержимое пакетика в мгновение ока подошло к концу. Она посмотрела на меня с укоризной и спросила: «Ты ещё не завтракал?» Я довольно качал головой нет. «Ай-яй-яй, ну что ж ты так. Тебе лучше?» Мне было хорошо, я почти что обнаглел и готов был попросить ещё один пакетик сока. Но вовремя подоспевшее супер-эго не позволило переступить порог приличия.
Через неделю мне пришли результаты, кои видны ниже. Всё хорошо, всё чисто и прекрасно. Анализы, безусловно, суть очень личное дело, но мне в них не видится ничего секретного. Самые обычные анализы. Мне кажется, что в ознакомительных целях кому-нибудь когда-нибудь будет интересно посмотреть на то, как красиво оформляют результаты анализов на дары Венеры здесь в Сиракузах.
Берегите себя и своих близких.
