Воссиявшая заря пятницы вырвала меня из сна, но солнечные объятия были недолгими: застучал мелкий дождик в окно, и моя рука лениво потянулась к телефону полистать Фейсбук. Ото всех концов экрана в глаза бил Джо Байден, госсекретарь США. Байден приезжал в четверг в Сиракузский университет, который сам заканчивал много лет назад, и послушать его выстроилась огромнейшая очередь. Помню, идя вчера в университет, сделал гармоничную пейзажную фотографию. Очередь окольцевала библиотеку, и не было ей конца и края. Американцы гораздо более вовлечены в политику, чем мы: стар и млад, студент и обыватель – всем небезразлична судьба страны. Я не человек политики, и в Беларуси если б сам президент приехал ко мне домой в Столбцы, мне было б всё равно, главное, чтоб не мешал заниматься делами. А Джо Байден (у которого в этом году погиб сын, увы) был очень и очень вчера популярен, притча во языцех (а сегодня вот притча во фейсбуке). Одногруппница сказала, что ходила послушать его и была очарована. Не удивлюсь, ведь пять лет назад, когда я слушал Билла Клинтона, тоже был в полном изумлении от его ораторских находок.
Очередь была ещё вокруг библиотеки, во как
Наконец-то поговорил с Оби, соседом по квартире, насчёт его марихуаны. Он выловил меня вечером сказать, что на выходных в доме будут призрачными тенями бродить два его друга, а я спешил сообщить, что запах мариухуаны меня не на шутку тревожит. Оби извинился, сказал, что купит благовония (!), что в доме он точно не курит и что, вероятно, его одежда пропахла травкой, оттого и запах. В общем, пообщались очень мило и даже пожали друг другу руки, но что-то слабо верится, что можно ждать перемен.
В студенческой кафешке, где по обыкновению своему утром покупаю кофе за $1.50, приятно удивил один хлопчик. Не успел я открыть рот, как он вместо меня: «Тебе большой стаканчик, добавить французской ванили и двойную порцию сливок?» Мышцы моей челюстной кости обомлели и приокрыли рот. Тысячи студентов проходят через это дешёвое место каждую неделю, и где там каждого пойди запомни, а вот запомают же. Всё для клиента. Впрочем, те же ребята вчера меня раздосадовали. Расскажу здесь, потому что вот это и есть пример расизма. Купил вчера свой кофе, стою, как веслом, размешиваю палочкой сахар в стаканчике. За прилавком трое парней, больше ни души, и вот подошёл паренёк купить кофе. Слово за слово, он представился им, а парни за прилавком ему: «Я Кевин, я Кайл, а я К..» (тоже имя на К, забыл), и дальше: «Так что мы ККК». И они сдержанно засмеялись. Короткая справка: ККК – сокращение, которым пользуется расистская террористическая группка Ку-Клукс-Клан, линчевавшая афроамериканцев в 19 веке и наводящая ужас на чёрное население. Юмор в том, что у них всех три имена на К, но назвать себя даже в шутку ККК – мне отчего-то совсем было не смешно.
Вчера вечером приплыл на древнегреческой галере на «Агамемнона». Перед представлением в холле раздали краткие брошюрки, в которые авторы умудрились вместить краткую историю театра (!), сюжет пьесы, актёрский состав, руковдителей труппы, будущие представления и проч.-проч. Спектакль начался бордячком, дозорный на крыше пел на арабском языке «ла илаха иллаллах». И в целом, нескотрые диалоги в напряжённые минуты пьесы были на арабском. Видимо, режисёр рассчитывал на то, что публика всё равно не понимает тарабарщины и подумает, что это древнегрческий. Клитемнестра, жена Агамемнона, исполнялась актрисой из Нигерии, так что законная гречанка в этой пьесе оказалась африканкой. На ней был потрясающий персиковый наряд с блестящей короной, напоминающей обруч, утыканный эйфелевыми башнями. Агамемнон был великолепен, с захватывающим бицепсом, словно отлитым в древнегреческих кузницах. В театре я не был года три, поэтому забыл, что особого воздействия на чувства достигают с помощью аудио, светоэффектов, хореографии, а не только голосом, поэтому мои чувства отзывались на каждый из этих “раздражителей” и доставляли душе благостное наслаждение. В сцене, когда провидицу Кассандру одолевает пророческий экстаз, она напоминала умалишённую деву, и от реальности всей сцены по моему лицу бегали судороги. Агамемнон у Эсхила в пьесе появляется совсем ненадолго перед тем, как его закалывает законная жена в ванне за сценой. Здесь же режиссёр соединил видения Кассандры с изображением убийства Агамемнона прямо на сцене. Пока Кассандра извивалась на полу в своих озаряющих конвульсиях, Агамемнон падал от ударов кинжала на кроваво-красную сеть, символически изображающую всю запутнность семейной истории, и вопил от боли, которая раздирала моё сердце и уши. Чуть раньше в сцене, когда Агамемнон только-только вернулся из Трои и произносил речь на много строк, так уж вышло, что актёр вперился в меня глазами (сидел я во втором ряду по центру) и вещал мысли, которые меня потрясли так, что я вжался в стул и уже был готов провалиться в бездну. Своим речитативом и сияющими мускулами этот древнегреческий полководец не на шутку испугал меня и пленил так, что я не смел сделать вдох: «Немногим людям свойственно / Друзей счастливых чтить и не завидовать. / Ведь для того, кого судьба обидела, / Удача друга – это мука новая. / Своя забота душу ест, что ржавчина, / А тут ещё чужой успех оплакивай. / Да, я скажу по праву – научила жизнь, / Что преданность и дружба так же призрачны, / Как отраженье в зеркале обманчивом» (пер. С. Апта). Больше такого глаза-в-глаза с актёрами у меня не было, так что в остальном смотреть пьесу было спокойно. В пьесе много было танцев в духе турецких дервишей, отчего у меня кружилась голова, но то была мистическая истома. В конце пьесы на сцену вышли дети Клитемнестры – Орест и Электра, которые, как мы знаем, убьют мать в следюущей пьесе Эсхила «Хоэфоры». Электра подняла с пола отрубленную голову отца (в этой постановке Клитемнестра ещё и голову отрубила своему муженьку), обняла её, посмотрела в зал и ухмыльнулась той зловещей улыбкой, которыми заканчиваются голливудские фильмы. И – темонта. На финальные аплодисменты актёры не вышли, и потрясённые зрители покинули зал. Вся постановка была такой удачной и актёры играли так самоотверженно, что я влюбился в Древнюю Грецию больше прежнего.
Берегите себя и своих близких.
Перед “Агамемноном”